Андрей уставился на лист, исписанный аккуратным, почти каллиграфическим почерком. Виктор Васильевич его, конечно, заинтриговал, а разбирать чью-то писанину не было охоты. И все же, раз следователь так настоятельно просил, Андрей начал читать…
«Я, Науменко Кир Евгеньевич, находясь в здравом уме и твердой памяти, без применения ко мне психического и физического насилия, хочу пояснить следующее. С Василием Романовичем Черкесовым я познакомился давно, еще в советское время. Да, много лет прошло, и сейчас, оказавшись за решеткой, я понял, что меня водил бес. Не тот бес, которого никто не видел, но о котором много говорят, а настоящий, имеющий плоть, живущий среди людей.
Случилось так, что меня уволили с занимаемой должности, мне отомстили за независимость и точку зрения, не совпавшую с точкой зрения начальства. Я остался без работы. Мне негде было применить знания и опыт, не было средств к существованию. Это состояние, когда ты бессилен что-либо сделать, когда все от тебя отвернулись, когда собственные дети смотрят на тебя просящими глазами, а ты не можешь купить им паршивую шоколадку, ни с чем не сравнимо. Я был в вакууме. Один Черкесов взял меня на работу с испытательным сроком, сказав, что я должен доказать свою необходимость заводу. А в сущности, я должен был доказать преданность ему. К тому времени Василий Романович занял пост директора завода, продукция которого не пользовалась спросом, рабочим не платили зарплату. Заводу грозило банкротство.
Я думал две недели. За это время изучил оснащение и возможности завода, изучил спрос и придумал, как из нерентабельного предприятия сделать солидную фирму. Я не спал ночами, мне нужна была работа, хорошая работа, чтобы моя семья не прозябала. И придумал. И отнес предложения Черкесову. А предложил я переориентировать завод и выпускать то, что принесет прибыль. Черкесов всегда четко улавливал выгоду, ему не откажешь в сообразительности. Он послушал меня, и так я задержался на заводе еще на месяц, потом еще. Работал я как вол, в то время как Василий Романович только контролировал меня и всех остальных, требовал срочных результатов. Кое-как нам удалось стать на ноги, но не крепко. А от Черкесова ни одного слова благодарности не слышал, только: «Давай, давай». У него поразительная способность принимать ото всех подарки в виде идей и работы, набивать свой карман, а в ответ не давать ничего, даже спасибо.
У меня сохранились кое-какие связи, ведь раньше я работал в администрации города, и распространялись они далеко за его пределы. Как-то я встретился со своим приятелем, руководившим крупным предприятием в соседней области. Мы разговорились, я интересовался, какие существуют способы поднять предприятие.
«Старик, – сказал он, – можно же стричь купоны, не прилагая усилий».
От него и узнал, что наличие счета в солидной фирме и надежный партнер – гарант этих «купонов». Нам перечислили энную сумму, мы перечислили ее по назначению, получили проценты за услугу. Это один вид. Затем фальшивые заказы. Нам заказывают продукцию, перечисляют деньги, мы опять же перечисляем их по назначению, берем проценты, у нас остается сырье или продукция, которыми мы пользуемся по своему усмотрению. Я, естественно, поделился знаниями с Черкесовым, что привело его в восторг. Он живо взялся за дело, ведь связи у Васи были солидные, деньги потекли рекой. Поскольку Василий Романович не догадался отблагодарить меня, я потребовал должность его заместителя и проценты с тех операций, которые легли на мои плечи. Он поторговался, но согласился. Мне удалось приобрести акции завода, но слишком мало, чтобы серьезно влиять на ход работы. Так мы проработали несколько лет.
Несколько лет напряжения наложили отпечаток на мой характер, из-за чего не ладилось в семье. Я стал замкнутым, часто ссорился с женой, которая просто не могла знать всех моих усилий вывести благосостояние семьи на должный уровень. Скандалы, как известно, ведут к взаимной ненависти. А у Черкесова все шло как по маслу, на чужие проблемы ему было плевать. Даже с женой ему сказочно повезло, только он этого не понимал. Лариса была редкая женщина, к тому же далеко не глупая. Часто мне приходилось действовать через нее, когда нужно было убедить Черкесова взять на работу специалиста, провернуть выгодное дело или решить текущие вопросы. Она была умнее Черкесова, прислушивалась к моим словам, потом убеждала мужа. Он терпеть не мог, когда она вмешивалась, но советы часто принимал к сведению. Когда же он упирался, мне приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы убедить его в правильности моих идей. А я, как показывало время, оказывался прав.
Я часто задумывался, почему ему все дается с легкостью, без физических и душевных затрат, а мне приходится пахать практически без отдыха и еще терпеть его недовольство? Нет, я уже не бедствовал, как раньше, поэтому завистью мое отношение к нему не назовешь. Просто никогда не покидало чувство, что Черкесов меня бессовестно использует, я опасался, что он выжмет меня, как лимон, и выкинет, как выбрасывал многих. Василия Романовича не отличает благородство. Иногда он меня раздражал своим чванством до такой степени, что хотелось проблему решить на кулаках и уйти, хлопнув дверью. Зря я этого не сделал.
Лариса всегда нравилась мне. Собственно, она многих мужчин притягивала, я оказался в том числе. На мои поползновения она не отвечала, и это злило меня. Точнее, злило, что Черкесову, похабнику и выскочке, который изменял ей постоянно, она еще и верность хранила. Однажды меня разобрало, я сказал, что Вася ей изменяет. И имя назвал тогдашней его пассии, и адрес. Эффект оказался неожиданным – Лариса меня возненавидела. Должно быть, Черкесов убедил ее, что чист, как линза. К счастью, она не продала меня, иначе последствия были бы жуткие. Правда, я еще больше разозлился на Черкесова. Ненависть росла, но я не проявлял ее, подавлял в себе.